Опубликовано 21 февраля 2022

Интервью мастера для журнала «Иркутские кулуары» № 1 (49)

В ее картины я влюбилась с первого взгляда. Это было несколько лет назад, мы заехали в Усть-Ордынский музей, там среди прочих были и они. Я разыскала телефон мастерицы, мы созвонились и … встретились только вот сейчас, года через три. Как-то не складывалось, но я все время о них помнила!

И первым делом я спросила автора и создателя оригинальных гобеленов Катю, Екатерину Михайловну Очирову, о том, что все эти годы меня волновало:

– Бурятская земля она ведь совсем другая? Вроде всего 100 км от Иркутска, а там совершенно иная жизнь, иные женщины. Мы были в Усть-Орде несколько раз, готовили к «Алтаргане» специальное издание, и я прямо напитывалась, наполнялась силой бурятской земли. Как вы думаете, почему так происходит? Что в вас, в вашей земле есть такого, чего нем у остальных? Откуда такая внутренняя мощь?

– Я думаю, это все-таки корни, знание своих корней, верность своим корням. Веками люди жили на этой земле, веками ее любили. Корни и земля, на которой ты живешь, где предки жили – они и питают. Почему проблема у славянских народов? Да все же расселены. Я с одним человеком разговаривала, русским мужчиной в возрасте, когда ехала в Монголию, тоже спрашивала: а по чему так-то? Он говорит – потому что корни вырваны по всей стране начиная с коллективизации. Оторвали людей от земли, они переехали в города, пошли работать на заводы. Вот вы же тоже откуда-то приехавшие?

– Да, все было у предков, и земля была, и хозяйство, а потом…

– Только из-за этого сильный разрыв. Есть же и русские села, где поколениями живут, и земля дает свою силу. Так и должно быть. В Монголию приезжаешь, там еще больше удивляешься!

– Чему?

– Монголы очень цельные. Мы-то как буряты потеряли свой язык. А у них он всегда был. И есть.

– Им просто пытались навязать нашу кириллицу…

– Ну, им смогли навязать только буквы, и немножко повлиял Китай, чуть-чуть. На самом деле все там сохранено. И больше всего в Монголии меня удивило отношением к детям. Поразительное! Еще Марко Поло, когда там жил, удивлялся этому. Они никогда не кричат на своих детей. У них дети – это вообще всё! И учитель там самый большой человек. Святой человек. Не то что у нас. Поэтому очень много наших преподавателей туда ездят работать. Довольные. Им такие зарплаты платят –  от 90 до 150 тысяч! Они там ценятся, наши русские учителя, наша школа ценится. Монголы это все понимают, они не сошли с ума. Все хорошее они берут на вооружение, старое уважают. А у нас перекосы в этом плане. И спасают нас только корни, я считаю, бабушки-дедушки. И меня взять, все мое видение и мои картины пришли из общения с моей бабушкой Долгор.

С бабушкой Катя жила до 7 лет, и это время запомнилось лучше, чем последующие годы. Образы, которые сегодня воплощаются в ее гобеленах, оттуда, из детства, от природы, просторов, овец-ласточек-травинок. Дед был чабаном, очень хорошим чабаном, отара у него числилась образцово-показательной, начальство постоянно туда со столичными гостями приезжало. Ему и Героя Соцтруда могли бы дать, но… Но бабушка была репрессированной. Бабушке дали 10 лет.

– А за что?

– Она участвовала в восстании ноехонских бурят.

– Ого! Женщина – в восстании? Отчаянная, видимо, боевая? Где это произошло?

– Раньше ведь все скрывали. Это было в Селенгинском районе Бурятии, восстание против советской власти. После восстания кто куда разъехался, несколько семей разместились в районе Батарейки в Улан-Удэ, там их и арестовали. Кто-то, видимо, настучал. А я вот знаю одну семью, которую не арестовали. Они так и стали городскими жителями. Бабушку же репрессировали, и отца моего она родила в Тайшете, в лагере. Потом вышла на поселение. Когда отцу было 10 лет, она его привезла домой, в Селенгинский район. Вышла замуж за дедушку, за отчима отца, а реального деда, походу, сразу расстреляли. И бабушкиных трех братьев тоже расстреляли. Это жизнь была, время такое.

И не только время. Катины предки по отцу – горячие люди, бурятские казаки. При Петре I они в числе 500 других казацких семей через Байкал перешли, когда был издан указ охранять границы от монголов. А потом некоторые вместе с Семеновым воевали против советской власти. Про своих предков Катя точно не знает, с Семеновым ли они были, но многие потомки бурятских казаков выступали на стороне семеновцев.

– А бабушка-то была буддистской, она всегда читала мантры. У нее был алтарь – в то время, в 70-х годах, на северной стороне дома. Я это хорошо помню, я в этом росла и это впитывала. А другой дедушка, с маминой стороны, у меня в Иркутской области жил в улусе Обуса. Он тоже богатый был, крепкий. Он все взял и советской власти отдал, и дожил до 90 лет. И никто его не репрессировал. Проработал всю войну, у него ноги больные были, его на войну не взяли. Пахал как конь. У меня был Алексей Елизарьев, корреспондент, журналист. Я ему эту историю рассказала, а он говорит -мудрый был дедушка этот, который иркутский-то, что все отдал.

У Кати трое детей. Выросли они в селе Обуса Осинского района. И в первый класс там пошли. И хорошо на бурятском языке говорят. Самая младшая – дочка Эржена, ей сейчас 15. Она поступила в Иркутское художественное училище, туда очень трудно попасть, тем более с первого раза и на бюджет, рисунок сдала на 100 баллов! Это же училище, сейчас его называют «Иркутский областной художественный колледж имени Ивана Лавровича Копылова», окончил Катин дядя, Никита Шоболов, и брат двоюродный, Степан Шоболов, может, слышали про такого? У него выставка была недавно. И в предыдущем номере нашего журнала мы давали о нем материал. Средний сын, Валера, парень семейный, двое детей у него. На вахте работает. В детстве рисовал не хуже Эржены, а потом увлекся борьбой и бросил все это дело. До сих пор в футбол играет. Ему 27 лет. Старшему сыну, Чингису, 28 лет, и он штатный Лама в Иволгинском дацане.

– В сентябре этого года я жила в дацане, общалась с паломниками, многие из Москвы, Питера, так интересно с ними разговаривать.

– Ламу Итигелова видите?

– Да. Его сейчас выносят по большим праздникам. А так он в своем дворце, специально для него построенном. И каждый день любой человек может туда зайти. Я досконально изучала его историю, полностью ушла в эту тему.

-Ну вот скажите, для чего ему нужно было остаться в теле и всю эту историю организовать – чтобы сначала закопали его, а потом, через 75 лет, откопали?

– Я считаю, он совершил подвиг в буддизме.

– Серьезно?

– Да. Он мог бы просто растворить свое тело, уйти в нирвану, как сделал предыдущий Лама, Доржо Заяев. Есть в буддизме такая практика, когда в течение семи дней сидят в медитации и тело свое уменьшают, уменьшают, уменьшают. Конечно, пока такое сделали единицы в мире. В Тибете тоже, говорят, так делали. Последний известный случай был в 1950-х годах. Остаются только ногти и волосы. Видимо, самые крепкие части тела. И такой ясный свет уходит в небо! Это можно сделать только путем буддистской практики.

– Почему же он так не сделал?

– В нынешнем году в сентябре я две недели жила при дацане и каждый день ходила к ламе Итигелову, познакомилась с настоятелем, хранителем его тела, он его и нашел – дедушка один место подсказал. Бимба-Лама его зовут, он мой ровесник, 1966 года. Он рассказывал – пошел в армию в 1984 году, попал в стройбат в Хабаровском крае, жил в казарме два года. Домой приехал, через какое-то время Ламой стал. Шел как-то из деревни своей, «Мани падме хум» читал, гороо делал вокруг деревни, и к нему дедушка подходит. Дедушка, видимо, долго его изучал, они разговорились, и оказалось – этот дедушка, когда был репрессированным, жил тоже в той же казарме, что и Бимба-Лама. И он единственный, кто последним знал место, где пребывал Лама Итигелов. Все же тщательно скрывалось – нельзя было, чтобы это узнали власти, КГБ. Бимба-Лама лично мне рассказывал, представляете, 60 см раскопали и наткнулись. У него руки трястись стали. Крышку открыли, а там голова совершенно живого человека! Конечно, это было все волнительно и непросто. Я сама видела, как его сейчас выносят на большое количество народа, у него капли пота на лбу, а суставы все подвижные. Каждые полгода ему одежду снимают, свежую надевают, а чтобы переодеть, руки поднимают…

– Как вы считаете, что он хотел, чтобы мы через это поняли?

– Он передал людям, что есть вера. И что буддизм – это и есть вера. Но я считаю, с научной точки зрения это чисто квантовая физика, просто ученые еще до этого не дошли, еще не разгадали. Он пришел к такому состоянию своего тела, живому – через много лет после физической смерти и пребывания в земле, после высоких практик в прошлой жизни и настоящей. Никаких химий, ничего лишнего там не было. Придумывают, типа, он травы пил, это все ерунда. Буддизм у нас говорит, только ум и знания. Как Бимба-Лама мне сказал – он хоть и плохо говорит на русском языке, но столько историй знает интересных – что такое, говорит, чистое сознание? Чистое сознание находится там же, где интуиция. А то сознание, что в мозгу, – оно материальное! Сделайте один щелчок, и за один щелчок в мозгу пролетает 60 мыслей! И эта голова никогда человеку покоя не дает, всю жизнь, она как аппарат какой-то работает, и он материален. И руководят этим аппаратом наши органы чувств: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус, нравится – не нравится. А если ты будешь, говорит, отключать на некоторое время мысли и слушать вот это (показывает в центр груди. Прим. авт.), тогда у тебя жизнь будет классной! И все болезни только от этого, от нашего аппарата.

– А вы следуете этому?

– Да, я стараюсь, но это очень трудно. Надо все время успокаивать свой ум. Читание, допустим, мантр немножко мозг умиротворяет… И жить вот этим всем – интуицией, чистым сознанием. А Бимба-Лама, как вечный хранитель тела Ламы Итигелова, каждый день получает от него информацию. Я сама это видела.

– Какого рода информация, ее можно где-то почитать?

– Да, Ламы между собой ее анализируют и выставляют в «Фейсбуке» – там можно подписаться на страничку «Дамба Аюшеев», и в «Инстаграме» – «Иволгинский дацан».

Считается, что Бимба-Лама в прошлой жизни был учеником Ламы Итигелова. А сын Бимба-Ламы Чимит – тоже Лама и художник. И скульптор. Из бронзы он отлил 8-метровую ступу невероятной красоты и ювелирной точности. Со всех сторон света- Будды. Стоит эта ступа в двух кило метрах от Иволгинского дацана, там, где Сталин в 1944 году разрешил открыть дацан, потому что Ламы во время войны много помогали. В 1945-м там был поставлен первый дацан – обыкновенный деревянный домик, и четверо лам там служили. И сейчас Бимба-Лама туда на свои средства дорогу прокладывает. Там будет все красиво и еще один храм будет стоять. А до открытия этой ступы, в прошлом году ее открыли, за 5 лет Бимба-Лама большую практику сделал, прочитал 10 млн раз «Мани падме хум». Он сейчас ректор университета буддистской живописи и зодчества, который окончил и Чингис, сын Кати. А сын Бимба-Ламы Чимит в этом университете – декан факультета буддистской живописи.

– Эта ступа, мне кажется, единственное, что будет сейчас меня вдохновлять.Это же столько труда вложено! Я восхищаюсь этими талантами. А я думаю, что где-то ленюсь. Она меня будет вдохновлять, чтобы я еще больше трудилась.

– Расскажите про свои работы. Как рождается замысел? Вы эскиз набрасываете или сразу наносите на полотно? А полотно вы сами ткете?

Полотно я вяжу сама на обычных спицах, которыми носки вяжут. А в спицах – двухметровая леска. Самое большое полотно у меня шириной полтора метра и высотой 2,20. Вязка там нужна плотная. Пряжу покупаю готовую из среднеазиатской овцы. Эскиз обычно уже сам как-то в голове вертится. Я рисую его на ватмане точно такого же размера, как полотно, а потом вырезаю и использую как трафарет. Надо сделать все идеально, а то шерсть испортишь же. Обвожу мылом или мелом и потом уже начинаю грунтовать и рисовать. Рисую акриловыми красками.

Вообще, эта идея пришла в Катину голову будто и случайно, сама она нигде этому не училась и ничего специально не придумывала. Одно время часто ездила в Монголию и накупила там акриловых красок. По профессии она не художник, просто осваивала в молодости специальность чеканщика по серебру в Бурятии, сейчас это учебное заведение называется «Иволгинский колледж традиционных искусств». Была в самом первом потоке. В качестве дипломной работы делала бурятскую посуду. А диплом ей подписывал народный художник Советского Союза, один из основателей колледжа, легендарный Дашинима Дугаров – ради одного этого автографа стоило пойти учиться!  Еще чеканила – сережки серебряные. А потом замуж вышла, детей родила, все творчество забросила и вообще забыла, что там училась. А когда в Монголию стала ездить и накупила этих красок, расписала для начала узорами сундуки, которые брат сделал. А красок много, стала думать куда их девать, нашла свою мебель старинную, расписала – дома у нее стоит сейчас. Краска еще осталась, и начала Катя голову ломать. Она мечтала рисовать! А на чем – не знала, На холсте не умеет, на дереве не хотелось. И придумался такой вариант современного гобелена – акрилом на вязаном полотне.

– А родители у вас художники?

– Только дядя, а мама и папа – нет. Но мама моя, Лариса Алексеевна, все, что делает руками, делает исключительно хорошо. А папа, Михаил Самбуевич, был зоотехником. Они оба сельхозинститут окончили. Мама всю жизнь работала на Селенгинском винзаводе, и при этом очень грамотная. Род у них дарханским считается.

– Дарханы – это белые шаманы?

– Да-да. Это люди, которые умеют все делать руками, и кроме того, у них есть таланты лечить людей. По русски – костоправы. Умеют хорошо писать, поэты, писатели, переводчики. Вы вот тоже к дарханскому роду относитесь, раз пишете! Кузнецы тоже дарханы.

 

– Мама не пишет, она много читает, очень много. Ее же после школы – она, видимо, лучше всех сочинения писала – в рамках поднятия уровня национальной культуры отправляли в Санкт-Петербург в то время в Ленинградский ГИТИС! Приезжал к ней директор школы с представителем министерства области или округа ли. Мама росла с бабушкой и дедушкой, а они неграмотные были, не поняли, делать. кто к ним приехал, куда отправляют. И мама сказала: «А что я, артистка, что ли? Не хочу я быть артисткой!» А ей вроде бы объяснили, что там не только актеры, там режиссеры. Она все равно отказалась. Из всего округа ее одну отправляли. А я вот, допустим, не такая грамотная, как мама. Я всегда запятые неправильно ставлю, ошибаюсь. Брат у меня отличный домостроец. Он на год меня младше. А другой брат живет в Корее уже 20 лет. Он 1969 года. Строитель, даже суперстроитель. Мама ездила в Корею и видела, как его корейцы уважают! И у него тоже способность к иностранным языкам. В дарханском роду такое бывает.

Первую свою работу акрилом на вязаном полотне Екатерина Очирова сотворила в 2018 году – девушка с юртой на голове, та, что у нас на обложке. Она многим до сих пор нравится больше всех. И мне тоже. У Кати много идей, пять уже ждут воплощения, полотна связаны. Екатерина Михайловна мечтает о персональной выставке, говорит, надо побольше работ для нее изготовить. Хотя искусствоведы считают, что и из одной ее картины – той большой, двухметровой, уже можно выставку делать.

– Мне нравится именно сам процесс работы, я им удовлетворяюсь, и мне больше ничего не надо. Я и не думаю, как бы что-то там продать. Если не продам, особо не печалюсь, хочу оставить свои картины детям. Мне им нечего больше оставить. Один видящий друг мне сказал жестко: «Не продавай никому, делай большую персональную вы ставку; когда умрешь, они очень дорого будут стоить». Жить мне есть на что, и денег особо мне не надо. А вот творчество приносит в жизнь большую радость!

Катя большая модница, любит красиво одеваться: правда, считает себя нефотогеничной, но не расстраивается от этого, просто старается поменьше позировать перед камерой. Хотя наши фото, по-моему, удались.

Светлана Фомина

Фото автора,

фото Андрея Федорова,

из архива героини материала

Иркутские кулуары, № 1 (49)